Задемидко Александр Николаевич

Родился на Селезневском руднике Екатеринославской губернии в семье рабочего. Украинец. Окончил Донецкий горный институт в 1935 году. С 1935 на хозяйственной работе в Кузбассе. В 1946-1948 министр строительства топливных предприятий СССР, 1948-1954 - зам министра угольной промышленности СССР,1954-1955 - председатель Комитета по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и горному надзору при СМ СССР, 1955 - первый зам министра угольной промышленности СССР, 1955-1957 - министр угольной промышленности СССР, 1957-1960 - председатель СНХ Кемеровского экономического района, 1960-1962 - начальник отдела Госплана СССР, 1962- 1988 – зав отделом, зам постоянного представителя СССР в Совете Экономической Взаимопомощи.


ВОСПОМИНАНИЯ И ДОПОЛНЕНИЯ

Александр Николаевич Задемидко (1908 - 2001)

 

Родился на Селезневском руднике Екатеринославской губернии в семье рабочего. Украинец. Окончил Донецкий горный институт в 1935 году. С 1935 на хозяйственной работе в Кузбассе. В 1946-1948 министр строительства топливных предприятий СССР, 1948-1954 - зам министра угольной промышленности СССР,1954-1955 - председатель Комитета по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и горному надзору при СМ СССР, 1955 - первый зам министра угольной промышленности СССР, 1955-1957 - министр угольной промышленности СССР, 1957-1960 - председатель СНХ Кемеровского экономического района, 1960-1962 - начальник отдела Госплана СССР, 1962- 1988 – зав отделом, зам постоянного представителя СССР в Совете Экономической Взаимопомощи.

Награжден тремя орденами Ленина, орденами и медалями Советского Союза и Кемеровской области, почетный работник угольной промышленности, полный кавалер знака «Шахтерская слава».

* * *

Читать мемуары – все равно, что разговаривать с их автором. Ловишь себя на мысли, что иногда даже оттенки голоса слышишь, даже интонации различаешь. Вот автор размышляет, вот он иронизирует. Главное же достоинство воспоминаний в том, что, читая их, видишь отношение автора к тому или иному событию, к тому или иному деятелю. А детали, а бытовые мелочи, которых не найдешь даже в самом подробном учебнике истории! Как ни говори, а прав великий поэт: «следовать за мыслями великого человека – есть наука самая занимательная».

А то, что наш собеседник – человек поистине великий, сомнений нет. Он – сын шахтера, уголь добывал и его дед. Подростком начал работать коногоном. Человек решительный, человек огромной личной смелости, и в этом мы убедимся. Читая его воспоминания, видишь наши города и шахты глазами человека тех лет. Приведем те строки, но, с разрешения читателя, позволим себе иногда прерваться и внести пояснение.

«Летом 1932 года на горном факультете Донецкого горного института имени Артема было получено полуофициальное письмецо начальника отдела кадров треста «Кузбассуголь». Этот трест был образован для руководства предприятиями угольной промышленности, расположенными в Кузбассе и в Хакасии. Аппарат управления треста находился в г. Новосибирске. В этом письме начальник отдела кадров, имя которого моя память, к сожалению, не сохранила, приглашал студентов старших курсов нашего института приехать на практику в Кузбасс. При этом от имени треста руководитель отдела кадров обещал оплатить стоимость проезда в Кузбасс и обратно, предоставить рабочие места на шахтах бассейна, обеспечить общежитием, одеть и обуть, «поскольку зима в Кузбассе, – как он пояснил в письме, – холодная». Перспектива поработать немного на шахтах Кузбасса, о котором мы кое-что слышали интересное, посмотреть Сибирь вообще показалось нам заманчивой и полезной. Окончательно склонил нас на поездку в Кузбасс весьма благожелательный, простой, деловой и, я бы сказал, житейский тон письма. Я столь подробно и благожелательно говорю об этом письме потому, что считал и считаю, что за ним стояли настоящие коммунисты-кадровики, которые с душой делали свое незаметное, но важное дело, общались и работали с молодежью, способствовали этим решению огромной важности задачи – укомплектованию нового необжитого района страны кадрами, что для Кузбасса в то время было главным делом. Вот при таких обстоятельствах группа студентов четвертого курса горно-эксплуатационного и горно-шахтостроительного факультетов Донецкого горного института имени Артема оказалась в Кузбассе. Группа эта состояла из девяти человек, в которую кроме меня входили Б. Ф. Глушенков, Г. П. Бондаренко, И. К. Кит, Миль, Костюковский и другие. Все названные товарищи полезно трудились на шахтах и стройках Кузбасса. Остальные участники этой группы в лучшем случае отработали время практики и больше в Кузбассе не появлялись.

В «Кузбассугле» нас встретили весьма приветливо, приняли, если можно сказать, «на уровне», организовали несколько бесед, в ходе которых подробно ознакомили с бассейном, характерными особенностями отдельных его районов, рассказали о трудностях и сложностях, но вместе с этим нам также рассказали об интересных стройках Кузбасса, о перспективах развития этого уникального каменноугольного бассейна.

В ходе беседы в «Кузбассугле» нам помогли понять, как на практике осуществляется линия коммунистической партии на индустриализацию страны, на освоение новой техники. Ведь в то время только что было закончено строительство железной дороги до Новокузнецка, полным ходом шло строительство Кузнецкого металлургического комбината, составной части «Уралокузбасса». Строилось полтора десятка крупнейших не только у нас в стране, но и в мире угольных шахт. Строились города, поселки, театры, школы, водопроводы, проводились трамвайные линии.

Уже в Новосибирске в ходе бесед о Кузбассе я понял, что все, чем славен Кузбасс, что является его характерной, нигде не повторяющейся особенностью, все это главным образом сосредоточено в Прокопьевско-Киселевском районе с его сближенными мощными крутопадающими пластами, с фантастической угленасыщенностью чуть ли не всех шахтных полей. Учитывая это, я попросил послать меня в Прокопьевск. Также поступили и некоторые мои друзья.

Ранним утром в конце сентября 1932 года мы вышли на так называемый перрон в то время еще даже не начатого строительством пассажирского вокзала станции Усяты. Возникшая перед нашими глазами панорама с деревней Усяты в центре ничем не напоминала о близости шахтерского города, угольных шахт с характерными для них копрами, терриконами и другими специфическими промышленными сооружениями.

Это был пейзаж далекой, глухой сибирской деревни, через которую по воле какой-то, казалось бы, сверхъестественной, силы только что была проложена железная дорога, о чем свидетельствовали и временные, лишенные минимальных удобств пристанционные постройки, невзрачные технические службы. Об этом же свидетельствовало и отсутствие какого бы то ни было внимания к прибывшим пассажирам. На каждом шагу встречались следы незавершенного строительства, груды неубранного строительного мусора. Тут и там в беспорядке валялись конные повозки, тачки, носилки, «козы», лопаты и другие предметы незатейливого, характерного для начала тридцатых годов, производственного хозяйства строителей. Вот при таких обстоятельствах начался мой кузбасский период жизни, оказавший на всю мою последующую жизнь и работу решающее влияние, способствовавший моему формированию как горного инженера и специалиста вообще, формированию как коммуниста и гражданина, члена большого и сложного трудового коллектива Кузбасса».

Прервем на минуточку уважаемого мемуариста, дадим несколько цифр. Во второй пятилетке намечалось завершить строительство второй угольно-металлургической базы страны – Урало-Кузнецкого комбината, а это было возможно только при условии быстрого наращивания добычи кузнецких коксующихся углей.

Вторая причина пристального внимания к сибирскому углю была в том, что увеличение в 2,8 раза мощностей электроэнергии в СССР требовало дополнительного топлива для электростанций. Не случайно для угольной промышленности Кузбасса предусматривались самые высокие темпа роста добычи, по сравнению с 1932 годом он должен был увеличить добычу угля к

1937-му на 284,1%. Тогда как рост в Донбассе должен был достичь 182,5%, а в целом по Советскому Союзу – 237%. Перед Кузбассом во второй пятилетке стояла задача - довести уровень добычи угля до 20 млн.т., и превратить его во второй Донбасс.

Но читаем далее.

«В Прокопьевском рудоуправлении нас приняли хорошо, внимательно выслушали и в соответствии с нашими пожеланиями направили на шахту 5/6 имени Ворошилова, которая в то время находилась в строительстве, но одновременно производилась и попутная эксплуатация центральной части ее шахтного поля. Работа была интересная, новая, учиться было у кого и было чему.

Немногочисленная, но боевая парторганизация города Прокопьевска, во главе которой в то время стоял в прошлом комсомольский работник из Донбасса Саша Курганов, которого я знал ранее по Луганской окружной организации комсомола, была действительно организатором и руководителем всех усилий шахтеров, умело направляла жизнь молодого города, большая часть населения которого в то время состояла из людей, временно поселившихся не по своей воле в этих местах и поэтому не ясно представлявших себе свое будущее.

Основной костяк шахтеров составляли коренные сибиряки. Это были люди, на которых во всем можно было положиться, которые все могли делать, преодолевать, казалось, любые природные, жизненные, производственные и иные трудности.

Инженерно-технический коллектив рудника также был небольшим. Он состоял из специалистов высокого инженерного уровня, каждый из которых обладал богатым производственным опытом. Судьба многих из них и до и после Прокопьевска была сложной. Разными путями они пришли в этот район Кузбасса и при разных обстоятельствах убыли из него, но при всем этом это были хорошие инженерно-технические работники, может, за редким исключением, они были патриотами своего горного дела. Я хотел бы в этой связи вспомнить полезную деятельность в освоении сложного в горно-геологическом отношении Прокопьевско-Киселевского района инженеров: Люри, Майера, Лекуса, Сорошкина, Валентина Шалкова, Чинакала, Горбачева, Шационка, Леонтьева. Лично у меня нет никаких оснований не сказать доброго слова о работе в тот период в Кузбассе и таких инженеров, как Антонов и Горячев. Я хотел бы также вспомнить Овсянникова, Черепухина, Пименова, Юдкина. Конечно, инженерно-технический и административный коллектив Прокопьевского рудоуправления и его шахт не ограничивался названными мною людьми. Их было значительно больше. Однако перечислить их всех невозможно.

На шахту 5/6 имени Ворошилова я прибыл в конце сентября 1932 года и проработал до конца марта 1933 года, хотя срок моей практики закончился в декабре 1932 года.

Начал я там работать сменным техником на капитальных работах – нам было поручено оборудовать квершлаг между стволами №№ 5 и 6. В моем распоряжении находилась бригада человек 25, в состав которой входили почти исключительно жители среднеазиатских районов, главным образом узбеки. Все это были замечательные трудолюбивые люди, но руки их кроме кетменя, видимо, в жизни ничего другого не держали и кроме как возделывать землю делать эти люди ничего не умели. Поэтому они с интересом и, как мне казалось иногда, даже с восхищением смотрели, как я орудовал отбойным молотком, кайлом, и особенно удивлялись, как я ухитрялся «с замахом из-за плеча» ударять длинным тонким молотком по маленькой шляпке шахтного костыля, которым крепились рельсы к шпалам.

Через неделю по моей просьбе меня назначили заместителем начальника эксплуатационного участка, который разрабатывал пласты 2, 3 и 6 Внутренние. Это, конечно, не виденные мною в Горловке в Донбассе пласты 0,6-1,1 метра мощности, а 3-3,5, но в общем-то разрабатывались они теми же одноуступными горловскими крутопадающими лавами, с соответственно усиленным и утяжеленным креплением, и поэтому особого впечатления на меня эта работа не производила.

Еще через две недели уже без моей просьбы меня назначили начальником вновь образованного участка для разработки семи-восьмиметрового пласта 4 Внутреннего. Это уже дело совсем другое, доселе никогда мною невиданное.

…Май 1935 года. Еще не остыв от выпускной горячки, не привыкнув к положению инженера, человека, обладающего не только знанием, но и определенными обязанностями, вытекающими из принадлежности к инженерному корпусу, я начал работать в качестве помощника главного инженера шахты № 7 им. М. И. Калинина в Прокопьевске. Пройдя ряд служебных ступеней, уже в марте 1938 г. я был назначен управляющим трестом «Сталинуголь». Время проходило быстро, события развивались стремительно. Было очень тяжело, но интересно, и чувство удовлетворения результатами своей работы сопровождало нас всех постоянно, побуждая добиваться большего.

Угнетала обстановка, связанная с составом рабочих коллективов шахт, вообще с составом жителей города. Чувство какой-то неосознанной тревоги не покидало, отягощало жизнь, усложняло отношения с коллективом рабочих, да и с инженерами, среди которых были и «шахтинцы», и «промпартийцы» и другие «…тийцы». Все это угнетало, а по мере нагнетания истерии, по мере исчезновения людей, с которыми продолжительное время проработал рядом, стали возникать и вопросы. Я не мог понять обвинений в адрес Шоционка, Сергея Родионова, Шаталина, братьев Ходыкиных, старого коммуниста Юдкина, заведовавшего шахтой Сталина. Я не мог понять, почему эти люди стали вредителями, что их могло на это сподвигнуть.

Эта моя настороженность, которую я особенно и не скрывал, наконец, привела и меня в число тех, кого подозревали и даже прямо обвиняли во вредительстве. Начальник Прокопьевского горотдела НКВД Котрягин прямо говорил это мне в глаза, живописуя при этом условия содержания заключенных в «Первом доме» города Прокопьевска.

Развязка наступила быстро. Осенью этого же 1938 года я был освобожден от должности управляющего трестом и назначен главным инженером шахты «Северная» в Кемерове. Причину этих событий я узнал позже, работая в Москве и посещая Прокопьевск по служебным делам. Многое мне поведали новый секретарь городского комитета ВКП(б) Багров и, новый начальник НКВД Портнягин. Именно в этой обстановке и конечно же, не без участия «котрягинцев», закончилось мое управление шахтами треста «Сталинуголь».

Шахта «Северная» в Кемерове в то время находилась в завершающей стадии строительства. Но уже формировался инженерно-технический состав, вообще трудовой коллектив. Было смонтировано основное оборудование шахты, подготовлены и оснащены механизмами пять очистных забоев. Все это позволило вести попутную добычу угля, отрабатывая при этом технологию всех производственных процессов, формируя и подразделения рабочего коллектива, отрабатывая взаимосвязь отдельных структурных подразделений шахты. Дело шло нормально, коллектив шахты готовился к многолетней трудовой деятельности.

В 20-х числа октября 1938 года я узнал от управляющего трестом «Кемеровоуголь» И. П. Ивонина, что на днях в Новосибирске состоится совещание угольщиков Кузбасса, который в то время работал плохо весь в целом.

Меня на это совещание не приглашали. Мне это было очень обидно и показалось подозрительным. При обсуждении положения дел на шахтах «Сталинугля» не могло обойтись без того, чтобы некоторые «бдители» не попытались оценить мою работу, определить мою роль и найти степень моей вины в провале производства на шахтах треста. Посоветовавшись с начальником комбината Постоутенко, получив его поддержку, поехал в Новосибирск. Пригласительного билета у меня не было. Постоутенко его добыть не сумел – совещание (партхозактив) проводил обком партии, и его аппарат определял персональный состав этого совещания. Пригласительные документы вручались приглашенным через парторганизации. Совещание проходило в Деловом клубе. Пользуясь старыми связями, с помощью Постоутенко, я прошел в зал через служебный ход, сел в первом ряду с тем, чтобы президиум и выступающие меня видели и знали, что я в зале. Без нужды я не собирался выступать.

Президиум, как это было принято в то время, в данном случае не избирался. В нем были секретари обкома, руководители некоторых областных органов, Постоутенко. Все люди мне известные. Двух человек я не знал и спросил у соседей. Мне сказали, что один из них Шкирятов, заместитель председателя КПК при ЦК ВКП(б). Я много о нем слышал, знал, что он близок к Сталину, что его мнение высоко ценится и что он, вообще, играет в руководстве партии заметную роль. Вторым был заведующий одним из секторов аппарата ЦК ВКП(б) – Геннадий Барков.

Я сразу решил, что присутствие на совещании таких ответственных работников не является случайным и вызвано какими-то особыми обстоятельствами. Решил, что обязан выступить и высказать все, что думаю о положении дел в Кузбассе, о серьезных недостатках в работе обкома с кадрами. Если Шкирятов и Барков не обратят внимания на мое выступление, значит практика избиения кадров в Кузбассе является выражением какой-то политики, проводимой по всей стране. Написал записку Постоутенко и просил его записать меня для выступления и дать мне слово после выступления 2-3 ораторов.

Получил слово и, выйдя к трибуне, увидел, что Шкирятова нет, его стул пуст. Сердце защемило, в голове помутнело. Взяв себя в руки, начал говорить, как мы приступили к освоению новой шахты, как создали трудовой коллектив, с какими трудностями при этом столкнулись. Сказал, что инженеры, да и техники идти работать на шахту не хотят, чего-то боятся, наверное, это результат каких-то серьезных недостатков в работе с кадрами. Старался подготовить слушателей к правильному восприятию того, что собирался сказать о причинах такого положения. Однако мне помогли из зала. Парторг шахты Молотова Нестеров начал выкрикивать: «Что ты нам головы забиваешь всякими мелочами, ты лучше расскажи, как ты вредителей укрывал, как при твоем содействии враг народа Шаталин вреди на шахте Молотова». Его поддержал своими выкриками парторг шахты Калинина Шемякин. Я попробовал отмахнуться и продолжал выступление. Однако выкрики из зала продолжались, говорить стало невозможно.

Я отложил в сторону свои бумажки, различные справки о работе шахты «Северная» и решил дать бой этим демагогам. Решил, что для этого обстановка благоприятная – меня будут слушать не только Барков, работник ЦК ВКП(б), но и тысяча человек, среди которых было много моих товарищей и друзей, что по крайней мере молва о содержании моего выступления бурной волной прокатится по всему Кузбассу.

«Вы кричите о вредителях, о врагах народа. Да, они есть, но их надо уметь найти, разоблачить, обезвредить. Не надо иметь много ума для того, чтобы посадить в тюрьму тысячу задержанных людей на улице города и среди них одного вредителя. Его еще надо изобличить и показать народу. Вы запутались в трех соснах. Вы своим невмешательством способствуете созданию обстановки, в которой действительные вредители, агенты международного империализма, творят свое черное дело». Зал реагировал на эти слова бурными аплодисментами. Я опешил. Это вернуло меня к действительности. Я осознал всю важность происходящего, трагедию своего положения, но вместе с этим это же положение придало мне силы, убедило в правоте и необходимости своих действий. Зал бурно аплодировал, а там была тысяча человек, в подавляющем числе это была техническая интеллигенция, цвет, костяк шахтерского коллектива. За малым исключением все присутствующие были членами коммунистической партии. «То, что происходит в Кузбассе, – продолжал я, – является дискриминацией, избиением, травлей советской технической интеллигенции. Я хорошо знаю Шаталина, братьев Ходыкиных. Я долгое время работал начальником участка рядом с Сергеем Родиновым. Это советские люди, выходцы из рабочего класса, воспитанники советской высшей школы. Я уверен, что скоро они опять будут среди нас, будут опять трудиться вместе с нами на шахтах Кузбасса. После разоблачения «шахтинцев» тов. Сталин поставил задачу перед партией, государством, обратился с призывом к молодежи: в кратчайший срок создать советскую техническую интеллигенцию. Эта задача успешно решена – большинство инженерно-технических работников Кузбасса воспитаны советской властью. Происходящее сейчас в Кузбассе напоминает мне позорное явление в ВКП(б) до Октября, выразившееся в травле интеллигенции, огульном обвинении ее в пособничестве капиталистам эксплуатировать трудовой народ, получившее в истории нашей партии название «махаевщина».

Я что-то еще говорил, участники совещания провожали меня аплодисментами и какими-то выкриками.

Буквально через несколько минут после того, как я покинул трибуну, в президиуме появился Шкирятов. После выступления двух последних ораторов, председательствующий Алексеев объявил, что товарищ Шкирятов просит слово в «порядке ведения». Я не могу сказать, что я испугался, но мурашки немного побегали по спине. Объясняя свое присутствие на совещании, он сказал, что в ЦК ВКП(б) поступило много сигналов об извращениях в кадровой политике на селе, допущенных Новосибирским обкомом партии, и лично тов. Сталин поручил ему с группой руководящих работников ЦК и ЦКК выехать в область и на месте разобраться с положением дел. «Узнав о приезде в Новосибирск о настоящем партийно-хозяйственном активе, – продолжал Шкирятов, – мы решили задержаться в Новосибирске и принять участие в этом совещании и не ошиблись». Он объяснил, что его вызвала к телефону Москва, поэтому он не мог послушать несколько ораторов. «Но я знаю, о чем они говорили, в том числе и молодой инженер Задемидко», – сказал Шкирятов и обстоятельно рассказал о «махаевщине», природе ее возникновения и вреде, который ее носители нанесли партии.

«Я не знаю Задемидко, не могу оценить его роль в работе тех предприятий, которыми он руководил. Но сказанное им свидетельствует о его преданности делу партии, делу советского народа. Так, в теперешних условиях в Кузбассе, мог говорить смелый человек, преданный партии коммунист, знающий свое дело специалист. Сказанное им свидетельствует о том, что извращения в кадровой политике Новосибирского обкома имеют место не только на селе. В таких условиях продолжать работу вашего совещания бессмысленно, и я предлагаю его прекратить. Мы немедленно проинформируем ЦК, соберем заседание бюро обкома партии и примем необходимые меры по осуществлению неотложных мероприятий». Предложение Шкирятова было принято под бурные аплодисменты.

Я был ошеломлен. Возник вопрос – что делать, как себя вести. Одно дело – события на собрании тысячи человек, а другое – разработка и осуществление «неотложных мероприятий» в обкомовских кабинетах. Я решил проявить осторожность, выйти тем же служебным ходом, каким незваный зашел, и пойти не в гостиницу, а в «квартиру управляющих» комбината Кузбассуголь. Решил даже не идти по главной улице Артема, а по безлюдной параллельной улице. Буквально пробрался в квартиру, удостоверившись, что никто меня не видел. Женщина-хозяйка, ведающая квартирой, знала меня как управляющего трестом. Сославшись на усталость и боли в желудке (она знала, что у меня язва), попросил разрешения отдохнуть в ее комнате и никому не говорить, что я в квартире, чтобы меня не беспокоили. Если будут спрашивать по телефону, говорить, что я не приходил и она меня не видела. Я решил часов до 6-7 вечера пересидеть в квартире, а потом пешком на вокзал, купить билет до Новокузнецка, а выйти в Топках и на попутной машине добраться до Кемерова.

Проснувшись, я нашел хозяйку квартиры в панике. Масса телефонных звонков: несколько раз звонил Постоутенко, из обкома, из областного управления НКВД и т.д. Я позвонил Постоутенко, он очень обрадовался и попросил срочно приехать к нему, предложив прислать машину за мной. Но я ответил, что тороплюсь на вокзал и что машина мне не нужна, попросил рассказать по телефону то, что он считает нужным. После нескольких минут препирательств он рассказал: «Состоялось заседание бюро обкома под руководством Шкирятова, бюро признало наличие крупных извращений в работе с руководящими партийными и хозяйственными кадрами, наличие крупных извращений в работе областного НКВД, допустившего репрессии, в результате которых невинные люди оказались в заключении. Были отстранены от работы первый и второй секретари обкома партии (Алексеев и Лобов), начальник областного НКВД, председатель облисполкома, редактор «Советской Сибири» и ряд других руководящих работников области. Исполняющим обязанности первого секретаря обкома партии был утвержден Геннадий Барков. «Шкирятов требовал найти и привести на заседание тебя», сказал мне Постоутенко. «Все мы сбились с ног, но тебя не нашли», – добавил он.

В руководящих органах городов Кузбасса были также произведены большие изменения. Была произведена соответствующая работа в партийных организациях предприятий и учреждений. Стало легче дышать, стали появляться некоторые пострадавшие от произвола.

В январе 1939 года я был вызван в Москву к наркому Л. М. Кагановичу. На второй день меня доставили в Кремль для беседы с Кагановичем (он был также зампредом Совнаркома). Из беседы, длившейся около часа, я понял, что Каганович хорошо информирован о положении дел в Кузбассе. Он расспрашивал меня о многих партийных и хозяйственных работниках Новосибирской области. От него я узнал, что Котрягин снят с работы за допущенные им извращения и послан на работу в Западные области Украины. Там он вскорости был убит в стычке с «местными националистами».

Мне Каганович предложил должность главного инженера Главугля Востока, Наркомата СССР. Я согласился. Для меня с этого момента начался новый период жизни. Я стал участником деятельности наших партийных, государственных, хозяйственных и общественных органов и организаций. Передо мной открылись новые горизонты. Я стал не только современником, но часто и участником многих событий и свершений того времени».

Вот такие воспоминания. Тогда он вряд ли мог знать, что судьба «врага народа», на которую он, казалось, был обречен, и которой так счастливо избежал, постигла многих руководителей в Кузбассе. Безвестно сгинули такие угольные командиры, как Корсак, Юткин, Белов, Пашковский, Люрай, Чарухин, Строилов… Все это большевики с подпольным стажем, выпускники вузов. В одном только печально памятном 1937-м были арестованы и не вернулись управляющий и главный инженер комбината «Кузбассуголь», семь управляющих и два главных инженера трестов, четыре помощника управляющих трестами, тринадцать заведующих и десять главных инженеров шахт, четыре директора и главных инженера механических заводов…

Вскоре, уже через год, Задемидко получил новую должность, и опять в наши края: в 1940 он возглавил комбинат «Кузбассуголь». И начал свою деятельность с коренной перестройки отношения к специалистам сверху донизу, поскольку все «загибы» этих самых отношений совсем недавно испытал на себе.

И параллельно начал коренную техническую перестройку производства.

По его заданию, - отмечает исследователь Ю.И.Дьяков, - техслужбы выбрали на шахтах 75 лав и перевели их на цикличную работу. К осени 1940 вдвое увеличилось число щитовых забоев на Прокопьевском руднике. Это были те самые щиты Н.А.Чинакала, которые скоро совершат революцию в темпах добычи угля на крутопадающих пластах, - он оценил их значение быстро и весьма точно.

Из комбината на шахты были переведены десятки специалистов - усилилась инженерная служба первичного звена. Добыча угля увеличилась с 16,7 млн. тонн в 1938 году, до 21,1 в 1940-м.

Особый вопрос для начальника комбината – руководящие кадры. Через годы его современники в своих мемуарах и воспоминаниях будут подчеркивать его умение разглядеть талантливого человека и дать ход его таланту. Он знал практически всех руководителей предприятий по имени-отчеству, изучал возможности каждого, не спешил, и потому ошибки с назначениями были исключительно редкими. Вот пример.

12 мая 1941 года. Письмо в Новосибирский обком ВКП(б). «Руководство Кузбасскомбината просит… утвердить тов. Макарову Е.Г. в должности заведующего шахтой Полысаево треста Ленинуголь. …Имеет достаточный опыт руководящей работы в угольной промышленности…награждена орденом Трудового Красного Знамени. Начальник Кузнецкого угольного комбината Задемидко». (подпись)

Речь идет о руководителе шахты, притом шахты совершенно новой, только что сданной, на которой специалисты друг с другом недостаточно знакомы и даже коллектив не успел сложиться. А он предлагает на такую должность «тов. Макарову», которой нет еще и тридцати! Причем, это был уже второй случай в Кузбассе.

Годом раньше предыдущий начальник комбината, Постоутенко, не побоялся выдвинуть женщину на такую же должность в Прокопьевске. Марию Прохоровну Косогорову, которая в военные годы прославила и свою шахту «Зиминку», и себя, и осталась в истории Великой Отечественной войны, да и в истории нашей страны в целом, олицетворением великой труженицы в шахтерской каске. Задемидко тоже не ошибся с кандидатурой. «Полысаевская-1» в 1941 году выполнила план досрочно. Но эти две героические женщины не оказались похожи в главном – в своих судьбах. Косогорова несколько труднейших военных лет удерживала первенство во всесоюзном соревновании, а потом успела сделать немало в послевоенной угольной отрасли. А вот Макаровой не повезло. Ей так развернуться не удалось. Ей не удалось даже хотя бы просто пожить, судьба здоровья не дала - истаяла молодая женщина, как свечка, похоронили ее в 1943-м.

Трудно сказать почему, но те два примера с назначением женщин на такие сугубо мужские должности так и остались в истории чуть ли не в виде эксперимента. Эксперимента, надо сказать, вполне жизненного, но более никем не повторенного.

В 1941 страна получила кузбасского угля на 16 с лишним процентов (на 3,7 млн.т) больше, чем в 1940-м. Но с поставленной задачей бассейн не справился, повышенное задание было выполнено только на 97%. Не был выполнен план и в 1942-м. Главная причина – нехватка квалифицированных рабочих, в первые месяцы на фронт были мобилизованы тысячи шахтеров, включая рабочих забойной группы. Это сказались две волны мобилизации лета 1941 года, которые должны были возместить огромные боевые потери в ужасное лето 1941 года. К 1 декабря 1941 г. в Красную Армию дополнительно было направлено свыше 16 млн. человек.

Это был, считают военные специалисты и историки, явно «избыточный» призыв. Такое количество новобранцев страна не могла быстро вооружить, обмундировать и обучить, а экономика лишалась миллионов рабочих рук. В армии оказались сотни тысяч квалифицированных инженеров, техников и рабочих, без которых военная промышленность была поставлена на грань остановки. Достаточно сказать, что за первые четыре недели массовой мобилизации в ряды армии влилось 650 тыс. офицеров запаса – те самые инженеры и техники, которых и без того не хватало. Это был серьёзный стратегический просчёт. Масштабные мобилизации в Вооруженные силы пришлось прекратить. Теперь в армию призывалась молодежь, по мере взросления вступавшая в призывной возраст и резервисты старших возрастов. Но дело было сделано, шахтеры ушли на фронт, и к началу 1942 года на предприятиях Кузбассугля не хватало 43500 человек, только кому это объяснишь? За срыв заданий в добыче угля Задемидко был снят с должности и отправлен в Осинники, в трест «Молотовуголь» - управляющим. Подобные скорые кадровые решения в тот момент проводились во исполнение постановления ГКО № 903сс, от 17 ноября 1941, подписанного лично Сталиным. По тому постановлению невыполнение задания ГКО расценивалось как особо опасное государственное преступление, каравшееся как контрреволюционное деяние по 59 статье УК. Это была одна из самых тяжёлых статей уголовного кодекса того времени, предусматривавшая расстрел или лишение свободы на длительный срок. Так что начальник комбината Задемидко, по понятиям того периода, отделался сказочно легко.

К слову, в верхах все же произошло осознание того, что угольная отрасль осталась без кадров. В апреле 1942 Наркомат обороны направил в угольную промышленность бассейна рядовой состав 11 колонн стройбатальонов (5500 человек), подлежащих увольнению по возрасту и новой их мобилизации по условиям войны в трудовую армию. Это кроме мобилизации молодежи от 17 лет в августе 1942, давшей Кузбассу 6000 молодых рабочих для шахт и сентябрьской партийно-комсомольской мобилизации, давшей еще 5000 комсомольцев и 1000 коммунистов из соседних областей. Дальше - больше. В августе была предоставлена отсрочка от призыва военнообязанным рабочим 1922, 1923 и 1924 годов рождения, занятым на подземных работах и в электромеханических мастерских комбината Кузбассуголь. В дальнейшем предполагалось прекратить все мобилизации военнообязанных подземных рабочих действующих и строящихся шахт. Через полгода, весной 1943, на строящиеся шахты Кузбасса направлено 16000 военнообязанных из Среднеазиатского и Северокавказского военных округов. Наконец, к осени 1942, с захватом Донбасса немцами, в Кузбасс были эвакуированы (а не мобилизованы в армию, как в 1941-м) шахтеры трестов Артемуголь, Буденновскуголь, Дзержинскуголь, Орджоникидзеуголь, Сергоуголь, Чистяковантрацит, Советскуголь – общим числом в 152824 горняка.

Но вернемся в Осинникиуголь. Там новый управляющий Задемидко сделал главную ставку на проходку, то есть, четкую подготовку новых запасов, ввел железную дисциплину, заставил разработать условия соревнования, к соревнованию привязал прогрессивную оплату, и неимоверными усилиями все же добился опережающего ввода очистного фронта. Зато потом, до конца войны, не было месяца, чтобы трест не выполнил план. Даже после того, как управляющий был вновь повышен в должности: с образованием в 1943 году Кемеровской области, он возглавил один из двух созданных комбинатов, - «Кузбассуголь» в Прокопьевске.

Именно в «Кузбассугле» полностью раскрылся его талант руководителя. При всеобщем дефиците материалов, оборудования, техники, денег, рабочей силы надо было обеспечить производство, накормить людей, не дать замерзнуть домам и госпиталям...

Весьма кстати оказались и общегосударственные меры: была вдвое повышена зарплата шахтеров, с 800 граммов до килограмма увеличен хлебный паек. На добыче коксующегося угля сверх установленных норм людям стал выдаваться «тормозок» - 200 г хлеба, 50 г сала, 10 г сахара. Выполняющие норму получали еще и возможность купить промтоваров на 50-100 рублей в месяц.

Не прекращалось посильное строительство жилья, вводились столовые, бани, пекарни, подсобные хозяйства, поддерживалось медицинское обслуживание, открывались пионерские лагеря.

Задемидко настойчиво проводил линию на наращивание производственных мощностей. Продолжалось развитие «Коксовой» в Прокопьевске - до 3 миллионов тонн добычи в год, «Капитальной-1» в Осинниках на 900 тысяч тонн, «Капитальной» в Киселевске на полтора миллиона. Развернулось строительство «Красногорской», «Тайбинской», «Капитальной-2», «Тырганских Уклонов». Новые горизонты вскрылись на шахтах имени Ворошилова, Калинина, Дзержинского. Началось усиленное освоение Байдаевского и Абашевского месторождений. Вошли в строй обогатительные фабрики на «Байдаевской» в Сталинске, и шахте №4 в Осинниках.

Широко использовался научный потенциал исследовательских, академических, учебных организаций и творческих обществ. В результате за годы войны добыча коксующихся углей в Кузбассе увеличилась более чем в два раза и достигла в 1945 году 12,9 млн. тонн.

Трудились все, каждый на своем месте. Все это время семья Александра Николаевича жил в обычном доме, сын-школьник, как и все, возил уголь с шахты на санках, - отец не разрешал попросить машину. Редкая привычка в шахтерской среде: начальник комбината не позволял себе рюмку даже по праздникам. За обед расплачивался только сам…

В 1945 году – не совсем обычная командировка, в распоряжение командования Второго Украинского фронта. На освобожденных территориях Александр Николаевич организовал сбор уцелевшего оборудования и отправку его для восстановления советских шахт.

В январе 1946, при очередном преобразовании угольной промышленности, А.Н.Задемидко назначен наркомом строительства топливных предприятий СССР. Он получил под свое начало строительные организации Наркомугля, Наркомнефти, Наркомстроя, НКВД, Главгазтоппрома, и объемы работ по всему Советскому Союзу. И поддержал решение Кемеровского обкома партии и облисполкома об освоении нового, самого южного – Томь-Усинского угольного района, богатого коксующимися углями. Александр Николаевич вместе с группой специалистов лично выбирал площадку. Ту, на которой ныне расположен Междуреченск. В городском музее показывают не совсем обычный документ, связанный с этим событием. «Товарищу Берия Л.П. Для развития строительства шахты, обогатительной фабрики и лагеря на пять тысяч человек выделить 30 000 метров брезента для пошива палаток и 50 тонн колючей проволоки. 22 марта 1948 года. А.Задемидко». Шахта, о которой идет речь в письме министра строительства топливных предприятий СССР – это будущая шахта «Томусинская 1-2» в будущем городе. И появление такой просьбы объясняется просто. Имеющимися силами весь объем работ в таежной глуши освоить невозможно, не хватает рабочих рук. И, как и было предусмотрено планами, на новую стройку были направлены осужденные. В сентябре 1948 в Ольжерас прибыла головная группа расконвоированных и солдат, они как смогли, подготовились к приему первого этапа. Первое лагерное отделение получило номер 16, и 30 апреля 1951 вышел приказ министра внутренних дел С. Круглова: 1. Организовать… для строительства шахт Томусинского месторождения Кузнецкого угольного бассейна особый лагерь № 10 МВД на 25 000 заключенных… 2.Присвоить особому лагерю название Камышовый. Управление лагеря дислоцировать в поселке Ольжерас…». Чтобы, как говорится в приказе участвовать «…в работах треста Томусашахтострой МУП, обеспечить строительные и жилищно-строительные объекты Томского и Мысковского шахтостройуправлений, шахтостроительные объекты Ольжерасского шахтостройуправления, строительство Томь-Усинской обогатительной фабрики № 1, штольни 1-2, насосной станции и электроподстанции. Все это – совместно с комбинатом Кузбассшахтострой.

Правда, численность контингента до 25 000 человек доведена не была. Из документов видно, что на 1 июня 1951 в лагере содержалось 7256 человек, а на 1 января 1954 – 13 273 человека. Со второй половины 1953 местом дислокации лагеря был определен Омск, и подневольная рабочая сила убыла туда. А город угольщиков продолжал строиться, и в 2005 году он отметил полувековой юбилей.

28 декабря 1948 вновь образовано единое министерство угольной промышленности СССР, Александр Николаевич был назначен заместителем министра, а с марта 1955 года он - министр.

Еще один штрих биографии руководителя, показывающий, что для него не было неинтересных вопросов, - пусть они иногда возникали даже в самых низах. Ему стало известно, что в Сталинске, на шахте «Байдаевская» никому не известный механик сконструировал новый комбайн. Казалось бы, что тут необычного? Над изобретением новой техники в те годы бились все, практически в каждом тресте. И, надо сказать, получали результаты, подчас в самых необычных условиях. В Прокопьевске, к примеру, в сороковые годы пошел в серию ПКЛ - проходческий комбайн инженера Лиференко. Автор создал его, находясь… в лагере НКВД по печально знаменитой, «политической», 58-й статье уголовного кодекса. В 1948 в Ленинске-Кузнецком, на шахте «Полысаевская-1» начал работать первый очистной комбайн инженера Макарова с месячной производительностью в 10 тысяч тонн. Там же механик шахты им. Кирова А. Дашковский и слесарь В.Скрябин сконструировали новый шарнирный бар – рабочий орган для серийного «Донбасса», чтоб он мог рубить уголь на мощных пластах. В 1950-е в Прокопьевске пошла в работу буросбоечная машина инженера Могилевского. Старые шахтеры помнят комбайны Жигулина, братьев Стажевских, и других новаторов.

Но случай на «Байдаевской» показался министру особым, Александр Николаевич понял это сразу, как только рассмотрел присланные чертежи и рисунки. И к назначенному дню испытаний прибыл на шахту лично, во главе группы руководителей, поднятых им «по тревоге», так что в забой в то утро спустилась очень даже представительная комиссия.

Был в той группе и корреспондент газеты «Кузбасс» Алексей Косарь, благодаря которому и мы можем понять, отчего изумились члены комиссии, увидев, что за машина пред ними предстала. Журналист сравнил ее с минометом, правда, очень большим. Потому что «на тележке – широкая труба». Трубу в тот день установили почти вертикально.

И начали! «Из трубы показался стальной цилиндр. Он двигался на гусеницах, расположенных с трех сторон цилиндра, в котором спрятаны все механизмы машины, в том числе и ее пневматический двигатель.. Впереди цилиндра – рабочий орган: несколько пар дисков, усаженных стальными зубьями, напоминающих острия кайл. Диски быстро вращались. Зубья ударяли по углю, скалывали кусочки. Машина, поджимаемая снизу гусеницами, постепенно углублялась в угольный пласт и поднималась вверх. Стальной цилиндр вылез из трубы, он перестал в ней нуждаться, полез, точно по заданному направлению вверх и скрылся из виду.. Только резиновые трубки, по которым подавался сжатый воздух, тянулись вниз, на штрек. Присутствующих все это поразило как чудо»…

Ближайшее знакомство с чудом техники принесло новые удивления. Вращение от двигателя к рабочему органу передается через… карданный вал от грузовика! Практически все остальные детали тоже были легко узнаваемыми – это были детали погрузочной машины, узлы скребкового конвейера, редукторы…

Члены комиссии окружили автора, министр уважительно пожал ему руку. И распорядился отправить опытный образец – нет, не на завод для запуска в серию, а в Новосибирский филиал Гипроуглемаша, на конструкторские доработки. Не с зисовским же карданом, в самом деле, рубить уголь.

И вся дальнейшая доводка комбайна ПКГ до ума проводилась почти под непосредственным присмотром министра. Он оценил его с первого раза, точно так же, как перед войной оценил будущие бесспорные преимущества щита Чинакала, хотя внедрение опытных образцов (как и всяких других опытных образцов) шло совсем не просто. Кстати, о щитах. Возглавив в свое время комбинат, Задемидко практически в приказном порядке заставил внедрять эту систему, которая не устарела и через десять лет, и даже позднее. Наоборот, она развивалась, и, к примеру, в 1957 году до 20 процентов угля в Кузбассе поступало из забоев, оборудованных щитами Чинакала.

Но вернемся к новому комбайну. За первые три дня февраля 1956 года на участке №15 комбайн новой модификации - ПКГ-2 - прошел 112 метров выработки и добыл 550 тонн угля.

Через две недели из столицы прилетела телеграмма: "Правительственная. Горячо поздравляю коллектив рабочих, ИТР участка №15 с достигнутыми высокими показателями в прохождении комбайном конструкции Гуменника за 10 дней февраля 502 метра бремсберга. Желаю новых успехов в вашей работе по обеспечению шахты очистным фронтом. Министр А.Задемидко».

Министр прислал поздравление на участок! Прошло время, и вот 22 апреля 1958 в газетах - сообщение о присуждении Ленинских премий специалистам различных отраслей, и в том большом списке - люди с «Байдаевской», механик Я.Я.Гуменник и начальник шахты М.С.Коновальчук. И под соответствующими документами стояла подпись Задемидко. Правда, он уже не был министром, - министров в тот реорганизационный год уже не было, как не было и самих министерств. Задемидко возглавлял Кемеровский совнархоз - Совет народного хозяйства, и его фамилия под представлением кузбассовцев к присвоению Ленинской премии стоит рядом с подписью первого секретаря обкома.

Александр Николаевич руководил министерством угольной промышленности СССР - если вести счет вместе с должностью зама министра, практически десять лет - по июль 1957. После чего началась новая жизнь.

В Кемерове, на новом месте, первым его заместителем стал В.Г. Кожевин, в составе совета совнархоза подобрались люди, знающие и энергичные – угольщик Г.А. Быстров, строители Н.В. Голдин и Г.А. Гарбузов, энергетик Н.С. Белов, химик Б.Н. Андреев… Большие имена! В едином штабе, в единых руках сосредоточилось управление, которое еще вчера осуществляли 47 союзных и республиканских министерств! Эта реорганизация получила самые разные оценки современников и историков, но без сомнения, совнархозы – это особый период в жизни страны.

Задемидко остался самим собой, он поддержал курс руководства комбината и обкома партии на развитие открытого и гидравлического способов добычи угля.

За первые же два года все шахты перевел на прерывную рабочую неделю, это улучшило организацию планово-предупредительных ремонтов горного хозяйства, облегчило организацию труда и отдыха шахтеров. Шахты получили 22 проходческих и 86 очистных комбайнов, 231 погрузочную машину, 84 экскаватора… Все коллективы перешли на сокращенный рабочий день и повышенную оплату труда, - это закрепило кадры.

Но круг обязанностей Александра Николаевича резко расширился. Кузбасс превратился в одну огромную стройплощадку, особой точкой на которой стал Запсиб, с его миллиардными капиталовложениями. Реконструировался Кузнецкий металлургический комбинат.

- Все надо строить – и заводы, и шахты, и жилье, и школы.

И строил. Но у кадровой политики тех лет темпы тоже были размашистые, - уже в 1960 году этот мощный руководитель был переведен в Москву, в Совет Министров СССР. Затем долгие годы, до самого выхода на пенсию Задемидко был заместителем постоянного представителя СССР в Совете экономической взаимопомощи, в памятном СЭВ, объединявшем все страны социалистического содружества. Избирался депутатом Верховного Совета ССС и членом ЦК КПСС, трижды награждался орденом Ленина, четыре раза орденом Трудового Красного Знамени

Александр Николаевич ушел на 94-м году жизни, в октябре 2001-го. Похоронен в Москве, на Троекуровском кладбище.

Могучий был человек, - говорят все, кто его знал. А знали его все работники отрасли, и считали шахтером номер один. Два десятка лет отдал Александр Николаевич непосредственно Кузбассу. Это были годы переломные, решающие. И Кузбассу забывать о нем нельзя.

…Интересно, а вспоминал ли он впоследствии о том главном своем выступлении в Новосибирске? Ведь вряд ли кто еще может похвалиться подобным поступком, когда один против системы, да еще с трибуны!

Вот что он сам написал об этом.

«В 70-80-х годах мне приходила мысль, что было бы неплохо описать если не весь мой довольно непростой жизненный путь, то хотя бы отдельные его эпизоды, имеющие общественное значение. При этом всегда считал главным в моей жизни описанное ваше событие, связанное с общественно-политической обстановкой в Кузбассе в 1937-38 гг.

Для этого я хотел добыть стенограмму хозпартактива в Новосибирске 1938 года или хотя бы стенограмму моего и Шкирятова выступлений на этом активе. Мне казалось это тогда делом простым: надо поехать в Новосибирск и в архиве обкома партии их получить. Все как-то не было времени. Уже выйдя на пенсию, направил в Новосибирский обком партии письмо с просьбой выслать мне копию этих выступлений. Однако не тут-то было. Получил ответ из партархива, в котором мне сообщили, что у них не только стенограммы этого совещания, но даже каких бы то ни было документов о том, что такое совещание хозпартактива в конце 1938 года состоялось, вообще нет. Я обратился вторично, попросив при этом связаться с архивом Кемеровского обкома партии, не передали ли эту стенограмму туда при выделении Кемеровской области. Стенограммы я так и не получил. Но надеюсь, что когда-нибудь историки все-таки эти материалы найдут и опишут события того периода в Кузбассе достоверно».

 Виктор Кладчихин