Парамонов Иван Васильевич
4 ноября 1921. Газета «Советская Сибирь»: «Сибирь не выполнила боевого задания, данного ей на октябрь – не вывезла трех миллионов пудов хлеба, предназначенного для голодных крестьян. Не вывезли главным образом потому, что низка была добыча угля». Это лишь один штрих обстановки, при которой в Кузбасс по направлению ЦК РКП(б) прибыл Иван Васильевич Парамонов, видный хозяйственник эпохи индустриализации. После Кузбасса он руководил Черемховским угольным бассейном, вывел его в рентабельные. Долгое время возглавлял «Мосшахтострой», в 1948 стал Героем Социалистического Труда. Но все это будет потом, а в тот памятный год в Анжерке ему предстояло освоить новое для себя дело. Горное. До того дня он шахты в глаза, что называется, не видел.
ГЕРОЕМ СТАНЕТ ПОТОМ
Иван Васильевич Парамонов (1893-1980).
4 ноября 1921. Газета «Советская Сибирь»: «Сибирь не выполнила боевого задания, данного ей на октябрь – не вывезла трех миллионов пудов хлеба, предназначенного для голодных крестьян. Не вывезли главным образом потому, что низка была добыча угля». Это лишь один штрих обстановки, при которой в Кузбасс по направлению ЦК РКП(б) прибыл Иван Васильевич Парамонов, видный хозяйственник эпохи индустриализации. После Кузбасса он руководил Черемховским угольным бассейном, вывел его в рентабельные. Долгое время возглавлял «Мосшахтострой», в 1948 стал Героем Социалистического Труда. Но все это будет потом, а в тот памятный год в Анжерке ему предстояло освоить новое для себя дело. Горное. До того дня он шахты в глаза, что называется, не видел.
Вот как вспоминает о том сам Иван Васильевич. «Ко времени моего приезда в Кузбасс в состав Анжеро-Судженского районного управления входили четыре анжерские и три судженские шахты, а также несколько мелких рудников. Имелись и коксовые печи, построенные еще в 1903-1904 годах, но они 15 лет бездействовали. Лишь в 1921 году работа этих печей была возобновлена под руководством профессора Н. П. Чижевского и инженера А. А. Крочевского. После ряда опытов здесь успешно велось коксование на смеси анжеро-судженских и кольчугинских углей. Кокс получался хороший – твердый, звонкий и малопористый».
Кузбасстрест предложил ему должность управляющего рудоуправлением. Он отказался и попросил назначить сначала заместителем для ознакомления с новым делом. И лишь после того как понял, что сумеет справиться, и уже сработался с коллективом и местными партийными и профсоюзными организациями, согласился на назначение рудоуправляющим.
С чего начал новый начальник свою работу в тресте?
Решил разобраться с делами, в которых имел уже опыт: со снабжением, лесозаготовками, лесопильными заводами, подсобными мастерскими, хозяйственными и строительными отделами. То есть, с делами организационными. В них оказалось очень много недостатков. Крепежный лес для шахт заготавливался преимущественно через частных подрядчиков. Лесопилки и мастерские работали плохо, это заставляло распиловку леса на шахтах вести вручную, продольными пилами.
В первые дни работы он попал в довольно конфузное, как сам посчитал, положение. «Не помню, по какому поводу проводился воскресник. Пошел работать в шахту № 9/10. Всех участников воскресника распределили по забоям.
– Ну, кто и что будет делать? – спрашивал старший по забою.
Одни начали отбойку угля кайлами, другие стали крепить выработку, третьи отгребали отбитый уголь лопатами. А я не знаю, за что взяться. Смешки:
– Начальство, а не знает, что делать в забое!
– Что вы хихикаете? Я первый раз в забое. На воскресник приглашали желающих работать, а не только одних умеющих. Вот я и пришел. Что скажете, то и буду делать.
Дали мне угольную лопату, или шуфельную, как ее называли на шахтах, и предложили отгребать уголь к желобу, обитому листовым железом. В то время конвейеров не было и уголь направляли по желобам на промежуточный штрек. На тонких пологих пластах отбитый уголь доставлялся из забоев в санках ползущими на четвереньках рабочими-саночниками. На некоторых наклонных выработках, где уголь не скатывался самотеком, один из отгребальщиков садился в желоб и толкал его по желобу ногами. Наш забой был именно таким.
Работал я, глядя на других отгребщиков, но у меня получалось не совсем складно. Устал чертовски, но зато в последующие субботники и воскресники работал, не отставая от других и не вызывая по своему адресу замечаний».
В те годы в районе применялись почти все известные в то время системы добычи угля. Поэтому шахты Анжеро-Судженки были хорошей практической школой не только для начинающего угольщика, но и для всего технического персонала. Того, кто работал в анжеро-судженских шахтах, принимали охотно в любом угольном бассейне Советского Союза.
Состав инженеров и техников подобрался высококвалифицированный. Это были и коренные сибиряки, окончившие горный факультет Томского технологического института, и некоторые эвакуированные или бежавшие с Урала при отступлении колчаковцев после разгрома их Красной Армией.
Первыми учителями Парамонова были инженеры Б. А. Стойлов, Я. Я. Маркер и Я. В. Казанцев. Он воспоминает, что не скрывал перед ними своего незнания. Из опыта убедился: когда прямо говоришь о незнакомом деле, то тебе охотно расскажут и покажут. Но когда человек, не зная дела, выдает себя за знающего, то он теряет всякое доверие.
Вместе с инженером Стойловым он посещал шахты, присматриваясь к его действиям и прислушиваясь к его указаниям. «Однажды мы попали с ним в довольно сложный переплет. На анжерской шахте № 1 пришли к выработке, в которой крепление во многих местах поломано. Стойлов сказал мне:
– Вы обождете здесь, в штреке, а я полезу посмотрю, что делается в заходке. Видимо, работы здесь придется остановить.
– Вместе с вами полезу и я.
– Нет, как инженер, я обязан идти в забой, раз там есть рабочие, а вам лучше остаться здесь.
– А я, как управляющий районом, обязан идти.
Идти через ходок было невозможно, пришлось ползти на четвереньках. Ползем. Поломанные стойки и верхняки, поддерживавшие кровлю, трещат. В голове мелькает мысль: если давление усилится – придавит нас здесь, как мух. Ходок был длиной метров около десяти. Влезаем в заходку.
– Почему работаете, не перекрепив ходок? – спрашивает Стойлов у рабочих. – Это опасно.
– Что вы, Борис Алексеевич, какая тут опасность! Слышите, как крепь трещит, – сжатие идет медленное. За время, которое нужно на перекрепку ходка, мы успеем вынуть весь оставшийся уголь, – отвечает один из шахтеров.
– Я не могу разрешить работать до перекрепки. Уходите из забоя немедленно, – требует Стойлов.
С большой неохотой вылезли рабочие из забоя вслед за нами.
Потом Стойлов меня просвещал:
– Рабочие правы. Они могли бы вынуть весь уголь из заходки, и ничего бы не случилось. Когда крепь трещит, то она медленно сжимается и опасность от этого небольшая. Опасны внезапные большие давления. Но, как горный надзор, я не имею права разрешать работы, раз налицо опасные условия».
Далее последовало знакомство с руководством райкома профсоюза горнорабочих. Председателем райкома был А. М. Баранов, бывший политработник Красной Армии во время гражданской войны в Сибири, а после разгрома Колчака – первый управляющий Анжеро-Судженским районом. Вскоре его послали на укрепление профсоюзных кадров, и он стал он председателем райкома союза.
Нового руководителя Баранов встретил со всей определенностью:
– Когда будет выплачена рабочим задолженность по зарплате – денежной и вещевой?
– Я только приехал, не знаю. Ознакомлюсь с делами, и будем вместе решать, – ответил я.
– Знакомься скорее и требуй от Кузбасстреста деньги и промтовары для покрытия задолженности. Имей в виду, что мы готовимся объявить вам конфликт, который может кончиться забастовкой.
В 1922-1923 годах заработная плата рабочих, инженерно-технических работников и служащих Кузбасса состояла из денежной части – 10 процентов от общего заработка и натуральной – 90 процентов, в том числе продовольствие – 59,7 процента, а промтовары, или вещфонд, – 30,3 процента. Все виды коммунальных услуг: жилая площадь, обеспечение углем и водой с доставкой на квартиры, электрическая энергия были бесплатными. Тем, у кого не было электричества, выдавали керосин. Из продовольствия более или менее регулярно выдавались мука, крупа, мясо и жиры. Выдача овощей происходила с длительными задержками. В октябре 1922 года вместо овощей выдавалась гречневая крупа – фунт крупы взамен 15 фунтов овощей.
Денежная часть зарплаты выплачивалась с опозданием, а жили мы тогда в условиях почти каждодневного падения стоимости рубля. Обесценивание валюты приводило к снижению реальной заработной платы, что, естественно, вызывало недовольство рабочих.
С выдачей продовольственной части зарплаты дело обстояло просто. На шахтах и в цехах вывешивались объявления, печатались заметки в газете о том, что и в каком размере можно выписывать через расчетные отделы и получать в магазинах отдела рабочего снабжения.
Другая неприятность произошла весной 1923 года. К рудоуправлению пришла группа рабочих шахты № 1 – человек около ста – с требованием изменить расчет за работы, оплаченные им по действующим нормам выработки.
Меня, вспоминал Парамонов, уже предупредили о «бузе» артельщиков. Раздались крики:
– Не будем работать по вашей «желтой книжке»!
«Желтой книжкой» называли справочник норм, имевший желтую обложку.
О недовольстве значительной части рабочих отдельными нормами, установленными «Справочником норм», я знал. Малейшая ошибка в ответе могли привести к еще большему возмущению. Собрал работников шахт и рудоуправления, пригласил заведующего отделом нормирования – тарифного «бога» из райкома горнорабочих – Н. Н. Брежнева. Выяснив, какие нормы вызывают недовольство рабочих, обращаюсь к Брежневу:
– Ты был одним из главных составителей «желтой книжки», подписал ее, хорошо знаешь о недовольстве отдельными нормами. Видимо, надо внести в них поправки в порядке, установленном коллективным договором. Завтра ко мне придут за ответом…
Николай Никитович Брежнев, с большими рыжими усами, как у старых гусарских полковников, был очень интересным человеком. Старый шахтер, прошедший путь саночника, коногона, забойщика, крепильщика, проходчика, артельщика, десятника, он хорошо знал все виды работ по личному опыту. Прямой, честный, искренний, открытый человек, он был преданным коммунистом и пользовался большим уважением среди рабочих.
В то время общих норм выработки, утвержденных центром, не было. Действовавшие нормы были разработаны по районам Кузбасса, утверждены Кузбасстрестом и Сибкрайкомом профсоюза горнорабочих. Однако районам предоставлялось право вносить в нормы обоснованные поправки.
Добыча велась артельным способом. Артельщик получал за счет артели средний заработок забойщика и дополнительно 1 процент от всей зарплаты артели. По существу, артельщики немногим отличались от дореволюционных подрядчиков. Но подрядчики работали по соглашению с конторой сдельно – за пуд добытого угля. Сами набирали себе рабочих и устанавливали оплату каждому из них. Артельщик же выбирался рабочими и утверждался заведующим шахтой. Работы оплачивались по нормам выработки, зарплата распределялась по числу выходов и тарифным разрядам рабочих с учетом общей выработки норм артелью.
Главными заправилами «волынки» на шахте № 1 оказались артельщики, которые хотели сорвать работу по нормам и вернуться к подрядной системе, существовавшей до революции. Мы на это не пошли, и рабочие нас поддержали.
Преодолевая дореволюционные порядки, мы повели кампанию за переход от артельной работы к бригадной. Первое время в советские годы артельная система держалась довольно прочно, но мы старались, как говорится, старые мехи наполнить новым вином. Вспоминаю забойщика-коммуниста, члена партии с 1918 года, Мирона Ивановича Васюкова. В 1924 году ему было 45 лет. Сын крестьянина-бедняка Орловской губернии, он работал сначала на Олекминских золотых приисках, а затем 20 лет трудился здесь, на шахте № 9/10. Организовал артель шахтеров, в которую вошли преимущественно коммунисты. Эта артель брала на себя самые тяжелые и сложные работы и всегда образцово их выполняла.
Васюков, кроме обычной смены в шахте, как артельщик, обязан был приходить на раскомандировку во все три смены и дважды спускаться в шахту, чтобы указать членам своей артели, какую работу выполнять. Он также участвовал в замерах выполненных работ. Васюков отказался от дополнительной оплаты, то есть выполнял обязанности артельщика бесплатно.
– Я, как коммунист, никаких отчислений себе брать не могу, – говорил он.
При переходе к бригадной системе организации и оплаты труда прежняя артель разбивалась на несколько самостоятельных бригад. Их легче было специализировать. Улучшался учет индивидуального труда каждого рабочего, справедливее становилась оплата, а это стимулировало рост производительности труда. Но вокруг перехода шли большие споры. На производственных совещаниях один из лучших забойщиков анжерской шахты № 9/10 коммунист Тарасов решительно поддержал переход на бригадную работу. А забойщик судженской шахты № 10 Павел Киреев защищал старый, артельный способ. Решили провести опыты по переходу на посменную бригадную систему. И когда они вполне себя оправдали, районная партконференция в ноябре 1924 года предложила ускорить перевод всех шахт на бригадную систему. Без активной поддержки передовых рабочих этого нельзя было бы осуществить.
Декретом Совнаркома от 11 октября 1922 года Госбанку был разрешен выпуск банковских билетов в червонцах, обеспеченных драгметаллами и другими ценностями. Началась котировка курса золотого рубля в советских бумажных знаках выпуска 1922 года, со 2 ноября курс публиковался ежедневно. И червонец завоевал доверие, стал входить в жизнь. С января 1923 был введен бухгалтерский учет как в золотых рублях, так и в совзнаках, это было очень сложно. Но уже с 1 апреля 1923 года весь бухгалтерский учет был переведен на одну золотую валюту.
С переходом на твердый червонный рубль на Анжеро-Судженских рудниках началось настоящее оздоровление хозяйства. Хозяйственники вместе с парторганизациями начали искать резервы снижения себестоимости.
Значительное удорожание угля вызывалось наличием большого числа вспомогательных рабочих и обслуживающего персонала на поверхности шахт. Управляющий был вынужден приходить на шахты, собирать административно-технических работников и проводить с ними откровенные беседы. Люди сами говорили, какие должности следует сократить. Но людей с шахты не увольняли, сокращенных переводили с поверхности в шахту, на добычу угля. В результате удельный вес подземных рабочих всего за полугодие увеличился с 33,5% до 57%.
Одновременно сокращали повременщиков, подсобных подземных рабочих - лесодоставщиков, откатчиков угля. За этот счет увеличилась забойная группа, работавшая сдельно.
Концентрация горных работ, изменение системы выемки угля дали первые результаты. В октябре 1922 на добычу 1000 пудов угля затрачивалось 84 рабочие смены, а в октябре 1924 – только 40. Заработная плата горнорабочих увеличилась с 73 копеек за смену в октябре 1922 года до 1 рубля 15 копеек в сентябре 1924 года.
Большие потери несло рудоуправление из-за дороговизны лесозаготовок, которые велись при посредстве частных подрядчиков. К тому же подрядчики сплошь и рядом обсчитывали крестьян, работавших на заготовках и вывозке леса. Крестьяне бросали все и отправлялись с жалобами во все советские организации.
И.В.Парамонов пригласил на должность руководителя лесным отделом крупного специалиста-лесничего Н. П. Ветошкина. С его помощью дело было налажено, от подрядчиков избавились, а годовой план лесозаготовок был выполнен за шесть месяцев. Себестоимость кубической сажени леса снизилась с 28 рублей до 19 рублей 35 копеек.
По просьбе управляющего рудником Кузбасстрест назначил главным бухгалтером рудоуправления Н. П. Дьяконова.
Дьяконов ввел свою номенклатуру учета и первичную документацию с подробными инструкциями. Учетные калькуляции себестоимости составлялись теперь не только на конечный продукт – уголь, но и на все виды готовой продукции подсобных производств: на кубическую сажень заготовленного леса, кубофут пиленого леса, пуд кокса, киловатт-час электроэнергии, кубометр сжатого воздуха и т.д.
Выписка материалов из склада велась на каждый процесс производства, получивший свой номер учетной номенклатуры. Бухгалтерия списывала эти материалы на соответствующий номер.
Сначала такая система учета казалась всем очень сложной, но ее быстро освоили. Теперь стала видна себестоимость каждого производственного процесса. По отчетным калькуляциям выявлялась стоимость каждого процесса и элемента затрат.
Н. П. Дьяконов научил бухгалтерскому учету и своего начальника, и Парамонов писал потом в воспоминаниях: - Где бы я после Анжерки ни работал, я требовал от подчиненных руководителей предприятий, чтобы они овладевали минимумом знаний бухгалтерского учета, анализа балансов и калькуляции себестоимости. Без этих знаний нельзя быть хорошим хозяйственным руководителем!
Ну, а в Анжерке главной целью было добиться снижения себестоимости, чтобы сначала перейти на безубыточную работу, а затем и достичь рентабельности, начать получать прибыль. И в 1922/23 хозяйственном году рудники района подошли к безубыточной работе. А в 1923/24 году, добившись снижения себестоимости угля до 10,3 копейки за пуд при плановой в 13,5 копейки, Анжеро-Судженка (так ее называет в своих воспоминаниях Парамонов) стала вполне рентабельной.
Ко времени приезда Ивана Васильевича, в районе велось строительство шахты имени Калинина на руднике «Надежда». Началась проходка главного ствола Анжерской шахты № 15. Проходился главный ствол шахты Судженской № 7 на глубине 230 метров. Стволы шахт № 15 и 7 впервые проходились круглым сечением и крепились бетоном (стволы всех старых шахт были прямоугольные, закрепленные деревом).
На шахте № 7 были устроены электровозная, насосная и трансформаторная камеры. На поверхности встал большой шахтный комбинат и первый в СССР железобетонный копер высотой 32 метра. Весь этот производственный комплекс являл собой не реконструкцию, а по существу строительство новой мощной шахты на месте старой.
На стройку шахты № 15 подвели железнодорожную ветку, установили проходческий копер, смонтировали подъемную машину и проходческие лебедки. Но шахта оказалась весьма водообильной. В начале 1924, после проходки 80 метров бетонного ствола, работы пришлось остановить: не было мощных проходческих насосов. Ствол был затоплен, и эта шахта была достроена позднее и соединена с реконструированной шахтой № 9/10 к началу 1935 года. Длительное время она являлась одной из самых мощных в СССР, давала 5-6 тысяч тонн угля в сутки.
Но в апреле 1924 года ситуация изменилась. В отчетном докладе на Сибирской партийной конференции в мае 1924 года С. В. Косиор заявил:
– В нашей угольной промышленности мы сейчас вступаем в кризис сбыта.Откуда кризис сбыта? Ведь еще недавно все требовали увеличения добычи.
Кризис сбыта намечалось разрядить путем вывоза на Урал до 5 миллионов пудов кузнецкого угля. Имелось также в виду, что большим потребителем угля станет пущенный в Кемерове коксохимический завод. Между тем уголь на Урал не вывозился, и запасы на шахтах продолжали возрастать.
Шахты были переведены на двухсменку, был закрыт Андреевский рудник, анжерская шахта № 7 и судженская № 9. Однако добыча угля мало сократилась. Чтобы не подвергнуться сокращению, люди трудились с особым старанием, резко повысилась производительность.
Осенью 1924 года Госплан СССР утвердил план на 1924/25 хозяйственный год, и в Анжеро-Судженке предстояло сократить еще около 1500 работающих. Сокращать в ноябре, когда в Сибирь уже пришла зима, а в промышленных районах была безработица, было невыносимо тяжело.
- Я за всю свою долгую жизнь не видел столько огорчений, столько обиженных людей, сколько их было в ноябре-декабре 1924 года, - писал Иван Васильевич. - Особенно много жалоб было от семейных рабочих на то, что их сокращают, а одиноких подростков оставляют на работе. По действовавшему в то время закону и коллективному договору молодежь до 18 лет, в количестве 6 процентов от общего числа рабочих, бронировалась, и мы не имели права сокращать. Мои объяснения и ссылки на закон о бронировании были малоубедительны для увольняемых. Иногда приходили ко мне рабочие с женами и с детьми на руках. Приходилось уменьшать число сокращаемых, но несмотря на это процесс был предельно болезненным.
Но уже через полгода спрос вырос, потребовалось значительное увеличение добычи в Анжеро-Судженке. В 1925 году надо было отправить потребителям 750 тысяч тонн угля, а добыть можно было не более 665 тысяч тонн. Начался набор людей, но значительная часть хороших, квалифицированных рабочих была потеряна.
От Кузбасса требовалось увеличить сверхплановые поставки Томской и Омской железным дорогам, удовлетворить увеличившийся спрос Самаро-Златоустовской дороги и уральской промышленности.
Причины, вызвавшие кризис сбыта, председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский потом разъяснил на III Всесоюзном съезде Советов в мае 1925 года. Он говорил, что восстановление народного хозяйства требовало прежде всего увеличения добычи топлива. На этот фронт были брошены все силы, в итоге добыча угля и нефти определила развитие всех других отраслей.
Иначе говоря, просчет допустили ВСНХ и Госплан, система планирования еще не имела опыта, она не была в состоянии предвидеть экономическую конъюнктуру даже на год.
Возникали и трудности иного порядка, в стране шли поиски структур управления, новых форм хозяйствования. Этот процесс тоже был драматичным, он менял, а подчас и ломал судьбы людей. Вот пример.
После проведения на Кемеровском химзаводе многочисленных опытов было установлено, что для получения кокса высокого качества наилучшей является смесь углей кольчугинских и прокопьевских шахт. В связи с этим руководитель Автономной Индустриальной Колонии (АИК «Кузбасс») С. Рутгерс внес в Совет Труда и Обороны предложение о передаче от Кузбасстреста АИКу всех шахт Прокопьевского и Кольчугинского районов.
В августе 1924 года в Кузбасс была направлена специальная комиссия СТО, состоявшая из крупных специалистов Госплана, ВСНХ, СССР, Сибкрайисполкома и ЦК союза горнорабочих. Правительственная комиссия признала целесообразным передать АИКу Кольчугино. Но Рутгерс все же добился от ВСНХ передачи всего южного района. После этого у Кузбасстреста оставался только один Анжеро-Судженский район.
Пришлось старый Кузбасстрест с центром в Новониколаевске расформировать, а Анжеро-Судженское рудоуправление переименовать в Кузбасстрест.
В феврале 1928 года в Новосибирске был создан новый руководящий центр каменноугольной промышленности – Кузбассуголь. Под его руководством Кузбасс вступил в первую пятилетку. Создавалась новая угольно-металлургическая база на востоке страны.
Немалое мемуарное наследие, которое оставил Парамонов, дает основание полагать, что это был весьма разносторонний (не угольщик, а угольный район поднял) и объективный человек. Он не выпячивает свою точку зрения. Особенно это видно в его оценках деятельности той же АИК «Кузбасс», которая, фактически, нарушила налаженное дело его и его единомышленников, и он имел все причины на придирки. Этот весьма противоречивый период истории Кузбасса, оценивается по-разному. Одни им взахлеб восторгаются, другие стремятся найти побольше негатива.
Ивану Васильевичу пришлось работать практически рядом с колонией, - это был соседний рудник – и, будучи в Анжерке, он не мог не знать о событиях в Кемерове, он здесь не раз бывал, не раз встречался с Рутгерсом. В своей знаменитой книге «Пути пройденные» он довольно подробно все описывает. «Инициаторы АИКа были полны энтузиазма, но не имели хозяйственного опыта, и это, конечно, сказывалось на работе… Среди приехавших американцев только часть была квалифицированными горняками, строителями, металлистами, работавшими на угольных шахтах, стройках и заводах. Большинство же составляли люди далеких от горного дела профессий: меховщики, шапочники, часовщики, портные, текстильщики. Портниха миссис Дойл нигде не хотела работать, кроме как на швейной машинке. Ну что же, Кузбасс нуждался и в портнихах. Но в тот момент шахтам позарез необходимы были квалифицированные горняки». И только с прибытием горного инженера Пирсона, который имел хороший опыт на крупных шахтах США, дело поменялось. «Он создал административно-технический штаб АИК, и работа стала налаживаться. Многие американские рабочие, инженеры и техники прибыли с искренним желанием общими усилиями с русскими рабочими и коммунистами восстановить хозяйство. И всему передовому наши учились. Это была особенно ценная работа АИКа».
И вот конкретный пример.
«Одна группа американских шахтеров прибыла к нам и работала на шахте № 9/16. Интересны сравнения результатов работы на прохождении квершлага, где до американцев трудились наши шахтеры из артелей Данилы Коченева и Мирона Васюкова. Бригада американцев в первый же месяц прошла в три раза больше, чем до этого наши горняки. Штейгер шахты Сухачев, замерявший работу американцев, не поверил сам себе. Он вызвал маркшейдера из рудоуправления для перепроверки сделанного замера. Скоро стало ясно, что весь секрет их работы заключался в высокой организованности рабочего места в хорошей подготовке транспорта и инструментов и в работе по циклограмме. Прежде на участке был один вагонеточный путь с разминовкой. Американцы подвели к забою три пути со стрелками для удобного маневрирования с порожними и гружеными вагонетками. Близ забоя они отгородили бревенчатым частоколом так называемый «бой», чтобы за ним держать тяжелые перфораторы, шланги, инструменты и сами скрывались во время отпалки забоя, чего не делали наши проходчики. Американцы требовали по 30-40 заточенных буров к каждому перфоратору, сделали специальную тележку для их доставки с поверхности до забоя. А наши проходчики брали только по 5-6 буров и непроизводительно работали крайне затупленными бурами.
Американцы делали за смену полный цикл работ: обуривание забоя, отпалку, проветривание, погрузку взорванной породы, откатку вагонеток к стволу. За график цикличности мы боролись долгие годы».
Это ли не честная оценка превосходства чужаков! Это ли не объективный показ нашего уровня?
Но вот еще одна цитата.
« Рутгерс опубликовал воспоминания об АИКе, а дочь его – Г. Тринчер, написала о своем отце книгу под названием «Рутгерс». И в воспоминаниях состояние шахт, мастерских и строившегося Кемеровского завода представлены в чересчур уж черном свете, а деятельность АИКа приукрашена. С ними можно было бы полемизировать, но сейчас это никому не нужно». И далее. «На пленуме райкома союза горнорабочих Кузбасса, где отчитывался АИК, были приведены такие данные: из общего числа работавших в АИКе на 1 декабря 1923 года 2362 человека колонистов было 390, из них работало 269 (166 рабочих и 103 служащих и административно-технического персонала). На шахтах работало 107 человек, в том числе шахтерами – 40. В конце концов, успехи АИКа – совместные достижения советских и американских работников».
Чем завершилась деятельность Ивана Васильевича Парамонова в Кузбассе?
Постановление Совета Труда и Обороны о передаче АИКу фактически всего Кузбасса, кроме Анжеро-Судженского района, вышло в ноябре 1924 года. Вопрос обсуждался на партконференции, наряду с отчетом И.Парамонова об итогах работы районного управления в 1923/1924 хозяйственном году. Вот резолюция конференции по его докладу: «Несмотря на наличие условий, мешавших нормальной жизни предприятия (несвоевременная выдача зарплаты, сокращение поставки угля железным дорогам, сокращение обычи угля и т.д.), все же конференция отмечает достижения в области снижения себестоимости угля против плана на 3,2 копейки за один пуд, сокращение расхода леса и материалов, снижение затраты рабочей силы на 1000 пудов добычи, успешное выполнение программы по жилищному строительству и ремонту».
В связи с ликвидацией большого Кузбасстреста его управляющий Бажанов уезжал из Сибири, а на его место был назначен И.Н.Котин.
Через полтора месяца, в конце декабря 1924 Парамонова вызвали в Сибкрайком РКП(б) и предложили поехать в Черемхово, управляющим угольным трестом.
Иван Васильевич, как рядовой солдат партии, подчинился, только попросил первый в жизни отпуск. Ему дали путевку в Кисловодск. А в феврале 1925, продав корову, которую семья держала из-за двухгодовалого сына, и снявшись с партучета, Парамонов с семьей выехал в Черембасс.
Виктор Кладчихин